Николай Васильевич Гоголь
Антон Павлович Чехов
Михаил Афанасьевич Булгаков

Николай Васильевич
Гоголь
Произведения

Иван Федорович Шпонька и его тетушка

IV. Обед



     В обеденную пору Иван Федорович въехал в  село  Хортыще  и
немного оробел, когда стал приближаться к господскому дому. Дом
этот  был  длинный  и  не под очеретяною, как у многих окружных
помещиков, но под деревянною крышею. Два амбара  в  дворе  тоже
под деревянною крышею; ворота дубовые. Иван Федорович похож был
на  того  франта,  который,  заехав на бал, видит всех, куда ни
оглянется, одетых щеголеватее его.  Из  почтения  он  остановил
свой возок возле амбара и подошел пешком к крыльцу.
     --   А!  Иван  Федорович!  --  закричал  толстый  Григорий
Григорьевич, ходивший по двору  в  сюртуке,  но  без  галстука,
жилета  и  подтяжек. Однако ж и этот наряд, казалось, обременял
его тучную ширину, потому что пот катился с него градом. -- Что
же вы говорили, что сейчас, как только  увидитесь  с  тетушкой,
приедете,  да  и  не  приехали?  --  После  сих слов губы Ивана
Федоровича встретили те же самые знакомые подушки.
     -- Большею частию занятия по хозяйству...  Я-с  приехал  к
вам на минутку, собственно по делу...
     --  На  минутку?  Вот  этого-то  не  будет. Эй, хлопче! --
закричал толстый хозяин, и тот  же  самый  мальчик  в  козацкой
свитке  выбежал из кухни. -- Скажи Касьяну, чтобы ворота сейчас
запер, слышишь, запер крепче! А коней вот этого пана распряг бы
сию минуту! Прошу в комнату; здесь такая жара, что у  меня  вся
рубашка мокра.
     Иван  Федорович,  вошедши  в  комнату,  решился  не терять
напрасно  времени  и,  несмотря  на  свою  робость,   наступать
решительно.
     --  Тетушка  имела честь... сказывала мне, что дарственная
запись покойного Степана Кузьмича...
     Трудно изобразить, какую неприятную мину сделало при  этих
словах обширное лицо Григория Григорьевича.
     -- Ей-богу, ничего не слышу! -- отвечал он. -- Надобно вам
сказать,  что у меня в левом ухе сидел таракан. В русских избах
проклятые  кацапы  везде  поразводили   тараканов.   Невозможно
описать  никаким пером, что за мучение было. Так вот и щекочет,
так и щекочет. Мне  помогла  уже  одна  старуха  самым  простым
средством...
     --   Я   хотел   сказать...  --  осмелился  прервать  Иван
Федорович, видя,  что  Григорий  Григорьевич  с  умыслом  хочет
поворотить речь на другое, -- что в завещании покойного Степана
Кузьмича  упоминается,  так сказать, о дарственной записи... по
ней следует-с мне...
     -- Я знаю, это вам тетушка успела  наговорить.  Это  ложь,
ейбогу,  ложь!  Никакой  дарственной  записи  дядюшка не делал.
Хотя, правда, в завещании и упоминается о какой-то  записи;  но
где  же  она?  никто не представил ее. Я вам это говорю потому,
что искренно желаю вам добра. Ей-богу, это ложь!
     Иван Федорович замолчал, рассуждая, что, может быть,  и  в
самом деле тетушке так только показалось.
     --  А вот идет сюда матушка с сестрами! -- сказал Григорий
Григорьевич, -- следовательно, обед готов. Пойдемте! -- При сем
он потащил Ивана Федоровича за руку в комнату, в которой стояла
на столе водка и закуски.
     В то самое время вошла  старушка,  низенькая,  совершенный
кофейник   в   чепчике,   с  двумя  барышнями  --  белокурой  и
черноволосой. Иван Федорович, как воспитанный кавалер,  подошел
сначала к старушкиной ручке, а после к ручкам обеих барышень.
     --  Это,  матушка,  наш  сосед, Иван Федорович Шпонька! --
сказал Григорий Григорьевич.
     Старушка смотрела пристально  на  Ивана  Федоровича,  или,
может  быть,  только  казалась  смотревшею.  Впрочем,  это была
совершенная доброта. Казалось, она так и хотела спросить  Ивана
Федоровича: сколько вы на зиму насоливаете огурцов?
     -- Вы водку пили? -- спросила старушка.
     --  Вы,  матушка,  верно, не выспались, -- сказал Григорий
Григорьевич, -- кто ж спрашивает гостя, пил ли он? Вы  потчуйте
только;  а  пили  ли мы или нет, это наше дело. Иван Федорович!
прошу, золототысячниковой или трохимовской  сивушки,  какой  вы
лучше  любите?  Иван  Иванович,  а  ты  что стоишь? -- произнес
Григорий Григорьевич,  оборотившись  назад,  и  Иван  Федорович
увидел  подходившего  к  водке  Ивана  Ивановича,  в долгополом
сюртуке с огромным стоячим  воротником,  закрывавшим  весь  его
затылок,  так  что  голова  его сидела в воротнике, как будто в
бричке.
     Иван Иванович подошел  к  водке,  потер  руки,  рассмотрел
хорошенько  рюмку,  налил, поднес к свету, вылил разом из рюмки
всю водку в рот, но, не проглатывая, пополоскал  ею  хорошенько
во  рту,  после  чего  уже  проглотил;  и,  закусивши  хлебом с
солеными опенками, оборотился к Ивану Федоровичу.
     -- Не с Иваном ли Федоровичем, господином  Шпонькою,  имею
честь говорить?
     -- Так точно-с, -- отвечал Иван Федорович.
     -- Очень много изволили перемениться с того времени, как я
вас знаю.  Как  же,  -- продолжал Иван Иванович, -- я еще помню
вас вот какими! -- При этом поднял он ладонь на аршин от  пола.
-- Покойный батюшка ваш, дай боже ему царствие небесное, редкий
был  человек.  Арбузы  и дыни всегда бывали у него такие, какие
теперь нигде не найдете. Вот хоть бы и тут,  --  продолжал  он,
отводя его в сторону, -- подадут вам за столом дыни. Что это за
дыни?  --  смотреть не хочется! Верите ли, милостивый государь,
что у него были арбузы, -- произнес он  с  таинственным  видом,
расставляя  руки,  как будто бы хотел обхватить толстое дерево,
-- ей-богу, вот какие!
     -- Пойдемте  за  стол!  --  сказал  Григорий  Григорьевич,
взявши Ивана Федоровича за руку.
     Все   вышли   в  столовую.  Григорий  Григорьевич  сел  на
обыкновенном своем месте, в конце стола,  завесившись  огромною
салфеткою  и  походя  в этом виде на тех героев, которых рисуют
цирюльники на своих вывесках. Иван Федорович, краснея,  сел  на
указанное  ему  место  против двух барышень; а Иван Иванович не
преминул поместиться возле него,  радуясь  душевно,  что  будет
кому сообщать свои познания.
     --  Вы напрасно взяли куприк, Иван Федорович! Это индейка!
-- сказала старушка, обратившись к Ивану Федоровичу, которому в
это время поднес блюдо деревенский официант  в  сером  фраке  с
черною заплатою. -- Возьмите спинку!
     -- Матушка! ведь вас никто не просит мешаться! -- произнес
Григорий  Григорьевич.  -- Будьте уверены, что гость сам знает,
что ему взять! Иван Федорович, возьмите крылышко, вон другое, с
пупком! Да что ж вы так мало взяли? Возьмите стегнушко! Ты  что
разинул  рот  с  блюдом?  Проси!  Становись, подлец, на колени!
Говори сейчас: "Иван Федорович, возьмите стегнушко!"
     -- Иван Федорович, возьмите стегнушко! --  проревел,  став
на коленку официант с блюдом.
     --  Гм,  что  это  за  индейка!  -- сказал вполголоса Иван
Иванович с видом пренебрежения, оборотившись к  своему  соседу.
--  Такие  ли  должны  быть  индейки! Если бы вы увидели у меня
индеек! Я вас уверяю, что жиру в одной больше,  чем  в  десятке
таких,  как  эти.  Верите  ли,  государь мой, что даже противно
смотреть, когда ходят они у меня по двору, так жирны!..
     --  Иван  Иванович,  ты  лжешь!   --   произнес   Григорий
Григорьевич, вслушавшись в его речь.
     -- Я вам скажу, -- продолжал все так же своему соседу Иван
Иванович,  показывая  вид,  будто бы он не слышал слов Григория
Григорьевича, -- что прошлый год, когда я отправлял их в Гадяч,
давали по пятидесяти копеек за штуку. И то еще не хотел брать.
     -- Иван Иванович, я тебе говорю, что ты лжешь! -- произнес
Григорий Григорьевич, для лучшей ясности -- по складам и громче
прежнего.
     Но Иван Иванович,  показывая  вид,  будто  это  совершенно
относилось не к нему, продолжал так же, но только гораздо тише.
     --  Именно,  государь  мой,  не хотел брать. В Гадяче ни у
одного помещика...
     -- Иван Иванович! ведь ты глуп, и больше ничего, -- громко
сказал Григорий Григорьевич. -- Ведь Иван Федорович  знает  все
это лучше тебя и, верно, не поверит тебе.
     Тут Иван Иванович совершенно обиделся, замолчал и принялся
убирать  индейку, несмотря на то что она не так была жирна, как
те, на которые противно смотреть.
     Стук ножей, ложек и тарелок заменил на время разговор;  но
громче  всего  слышалось  высмактывание Григорием Григорьевичем
мозгу из бараньей кости.
     -- Читали ли вы, -- спросил Иван Иванович после некоторого
молчания, высовывая голову из своей брички к Ивану  Федоровичу,
-- книгу "Путешествие Коробейникова ко святым местам"? Истинное
услаждение  души и сердца! Теперь таких книг не печатают. Очень
сожалетельно, что не посмотрел, которого году.
     Иван Федорович, услышавши, что дело идет о книге, прилежно
начал набирать себе соусу.
     -- Истинно удивительно, государь мой, как  подумаешь,  что
простой  мещанин  прошел все места эти. Более трех тысяч верст,
государь мой! Более трех тысяч верст. Подлинно, его сам господь
сподобил побывать в Палестине и Иерусалиме.
     -- Так вы говорите, что  он,  --  связал  Иван  Федорович,
который много наслышался о Иерусалиме еще от своего денщика, --
был и в Иерусалиме?..
     --  О чем вы говорите, Иван Федорович? -- произнес с конца
стола Григорий Григорьевич.
     -- Я, то есть, имел случай заметить,  что  какие  есть  на
свете далекие страны! -- сказал Иван Федорович, будучи сердечно
доволен тем, что выговорил столь длинную и трудную фразу.
     --  Не  верьте  ему,  Иван  Федорович!  -- сказал Григорий
Григорьевич, не вслушавшись хорошенько, -- все врет!
     Между тем обед кончился. Григорий Григорьевич отправился в
свою комнату, но  обыкновению,  немножко  всхрапнуть;  а  гости
пошли  вслед  за старушкою хозяйкою и барышнями в гостиную, где
тот самый стол, на котором оставили они, выходя обедать, водку,
как бы  превращением  какие,  покрылся  блюдечками  с  вареньем
разных сортов и блюдами с арбузами, вишнями и дынями.
     Отсутствие  Григория  Григорьевича  заметно  было во всем.
Хозяйка сделалась словоохотнее и открывала сама,  без  просьбы,
множество  секретов насчет делания пастилы и сушения груш. Даже
барышни стали говорить; но белокурая, которая  казалась  моложе
шестью  годами  своей  сестры  и  которой  по  виду  было около
двадцати пяти лет, была молчаливее.
     Но более всех говорил и действовал Иван  Иванович.  Будучи
уверен, что его теперь никто не собьет и не смешает, он говорил
и  об  огурцах,  и о посеве картофеля, и о том, какие в старину
были разумные люди -- куда против теперешних! -- и о  том,  как
всё, чем далее, умнеет и доходит к выдумыванию мудрейших вещей.
Словом,  это  был один из числа тех людей, которые с величайшим
удовольствием любят позаняться услаждающим  душу  разговором  и
будут  говорить  обо  всем,  о  чем только можно говорить. Если
разговор касался важных  и  благочестивых  предметов,  то  Иван
Иванович  вздыхал  после  каждого  слова, кивая слегка головою;
ежели до хозяйственных, то высовывал голову из своей  брички  и
делал  такие  мины,  глядя  на  которые,  кажется,  можно  было
прочитать, как нужно делать грушевый квас, как велики те  дыни,
о  которых  он  говорил,  и как жирны те гуси, которые бегают у
него по двору.
     Наконец с  великим  трудом,  уже  ввечеру,  удалось  Ивану
Федоровичу распрощаться; и, несмотря на свою сговорчивость и на
то, что его насильно оставляли ночевать, он устоял-таки в своем
намерении ехать, и уехал.
Иллюстрации

© 2024 Николай Васильевич Гоголь
Биография и творчество.
Главная Биография Портреты О творчестве Произведения Иллюстрации Полезные ресурсы