О творчестве

Позднее Гоголь сблизился с кругом славянофильским, или собственно с Погодиным и Шевыревым, С. Т. Аксаковым и Языковым; но он остался совершенно чужд теоретическому содержанию славянофильства, и оно ничем не повлияло на склад его творчества. Кроме личной приязни, он находил здесь горячее сочувствие к своим произведениям, а также и к своим религиозным и мечтательно-консервативным идеям. Но потом в старшем Аксакове он встретил и отпор ошибкам и крайностям «Выбранных мест»…

Самым резким моментом столкновения теоретических представлений Гоголя с действительностью и стремлениями просвещённейшей части общества было письмо Белинского; но было уже поздно, и последние годы жизни Гоголь прошли, как сказано, в тяжкой и бесплодной борьбе художника и пиетиста. Эта внутренняя борьба писателя представляет не только интерес личной судьбы одного из величайших писателей русской литературы, но и широкий интерес общественно-исторического явления: на личности и деятельности Гоголь отразилась борьба нравственно-общественных элементов — господствующего консерватизма, и запросов личной и общественной свободы и справедливости, борьба старого предания и критической мысли, пиетизма и свободного искусства.

Для самого Гоголь эта борьба осталась неразрешённой; он был сломлен этим внутренним разладом, но тем не менее значение основных произведений Гоголь для литературы было чрезвычайно глубокое. Не говоря о чисто художественных достоинствах исполнения, которые после Пушкина ещё повысили уровень возможного художественного совершенства у писателей, писавший позже Гоголя, его глубокий психологический анализ не имел равного себе в предшествующей литературе и открывал широкий путь наблюдений, каких делалось так много впоследствии.

Даже его первые произведения, столь строго потом осуждаемые им «Вечера», без сомнения, немало способствовали укреплению того любящего отношения к народу, которое так развилось впоследствии. «Ревизор» и «Мёртвые души» были невиданным до тех пор пламенным протестом против ничтожества и испорченности общественной жизни; этот протест вырывался из личного нравственного идеализма, не имел никакой определённой теоретической основы, но это не помешало ему произвести поражающее впечатление нравственно-общественное.

Исторический вопрос об этом значении Гоголя, как было замечено, до сих пор не исчерпан. Называют предрассудком мнение, что Гоголь был у нас пионером реализма или натурализма, что им сделан был переворот в российской литературе, прямым последствием которого является литература второй половины XIX века — начала XX века; говорят, что эта заслуга Пушкина, а Гоголь только следовал общему течению тогдашнего развития и представляет лишь одну из ступеней приближения литературы из заоблачных высот к действительности, что гениальная меткость его сатиры была чисто инстинктивная и произведения его поражают отсутствием каких-либо сознательных идеалов — вследствие чего он и запутался потом в лабиринте мистико-аскетических умствований; что идеалы позднейших писателей не имеют с этим ничего общего и потому Гоголь с его гениальным смехом и его бессмертными творениями никак не следует ставить впереди нашего века.

Но в этих суждениях есть ошибка. Прежде всего, есть разница между приемом, манерой натурализма и содержанием литературы. Известная степень натурализма восходит у нас ещё к XVIII веку; Гоголь не был здесь новатором, хотя и здесь шёл уже дальше Пушкина в приближении к действительности.

Но главное было в той яркой новой черте содержания, которая до него, в этой мере, не существовала в литературе. Пушкин в своих повестях был чистым эпиком; Гоголь — хотя бы полуинстинктивно — является писателем социальным. Не важно, что его теоретическое мировоззрение оставалось неясным; исторически отмеченная черта подобных гениальных дарований бывает та, что нередко они, сами не отдавая себе отчета в своем творчестве, являются глубокими выразителями стремлений своего времени и общества.

Одними художественными достоинствами невозможно объяснить ни того энтузиазма, с каким принимались его произведения в молодых поколениях, ни той ненависти, с какою они встречены были в консервативной толпе общества. Чем объясняется внутренняя трагедия, в которой провёл Гоголь последние годы жизни, как не противоречием его теоретического мировоззрения, его покаянного консерватизма, с тем необычайным социальным влиянием его произведений, которого он не ждал и не предполагал?

Произведения Гоголя совпадали с зарождением социального интереса, которому они сильно послужили и из которого после уже не выходила литература. Великое значение Гоголя подтверждается и отрицательными фактами. В 1852 за небольшую статью в память о Гоголе Тургенев был подвергнут аресту в части; цензорам велено было строго цензуровать все, что пишется о Гоголе; было даже запрещено говорить о Гоголе. Второе издание «Сочинений», начатое в 1851 самим Гоголем и не оконченное вследствие этих цензурных препятствий, могло выйти только в 1855—1856…. Связь Гоголя с последующей литературой не подлежит сомнению.

Сами защитники упомянутого мнения, ограничивающего историческое значение Гоголя, признают, что «Записки охотника» Тургенева являются как бы продолжением «Мертвых душ». «Дух гуманности», отличающий произведения Тургенева и других писателей после Гоголя, в среде русской литературы никем не был воспитан более Гоголя, например, в «Шинели», «Записках сумасшедшего», «Мертвых душах».

Точно так же изображение отрицательных сторон помещичьего быта сводится к Гоголю. Первое произведение Достоевского примыкает к Гоголю до очевидности, и т. д. В дальнейшей работе новые писатели совершали уже самостоятельные вклады в содержание литературы, как и жизнь ставила и развивала новые вопросы, — но первые мысли были даны Гоголем.

Делались определения Гоголя с точки зрения его украинского происхождения: последним объясняемо было до известной степени его отношение к русской жизни. Привязанность Гоголя к своей родине была очень сильна, особенно в первые годы его литературной деятельности и вплоть до завершения второй редакции «Тараса Бульбы», но сатирическое отношение к русской жизни, без сомнения, объясняется не его национальными свойствами, а всем характером его внутреннего развития.

До сих пор не известно ни одного сочинения Гоголя, написанного по-украински. По сообщению современника, Николая Данилевского, Гоголь выступал за упрочение и использование в литературе только русского языка: «Нам… надо писать по-русски, надо стремиться к поддержке и упрочению одного, владычного языка для всех родных нам племён. Доминантой для русских, чехов, украинцев и сербов должна быть единая святыня — язык Пушкина, какою является Евангелие для всех христиан, католиков, лютеран и гернгутеров… Нам, малороссам и русским, нужна одна поэзия, спокойная и сильная, нетленная поэзия правды, добра и красоты. Русский и малоросс — это души близнецов, пополняющие одна другую, родные и одинаково сильные. Отдавать предпочтение одной в ущерб другой, невозможно» [4].

Несомненно, однако, что в творчестве писателя сказались также и украинские черты. Такими считают особенности его юмора, который остался единственным образцом в своём роде в русской литературе. Украинское и русское начала счастливо слились в этом даровании в одно, в высшей степени замечательное явление.