|
Заколдованное место
-- Смотри, Фома, -- сказал Остап, -- если старый хрен не
пойдет танцевать!
Что ж вы думаете? не успел он сказать -- не вытерпел
старичина! захотелось, знаете, прихвастнуть пред чумаками.
-- Вишь, чертовы дети! разве так танцуют? Вот как танцуют!
-- сказал он, поднявшись на ноги, протянув руки и ударив
каблуками.
Ну, нечего сказать, танцевать-то он танцевал так, хоть бы
и с гетьманшею. Мы посторонились, и пошел хрен вывертывать
ногами по всему гладкому месту, которое было возле грядки с
огурцами. Только что дошел, однако ж до половины и хотел
разгуляться и выметнуть ногами на вихорь какую-то свою штуку,
-- не подымаются ноги, да и только! Что за пропасть! Разогнался
снова, дошел до середины -- не берет! что хочь делай: не берет,
да и не берет! ноги как деревянные стали! "Вишь, дьявольское
место! вишь, сатанинское наваждение! впутается же ирод, враг
рода человеческого!"
Ну, как наделать страму перед чумаками? Пустился снова и
начал чесать дробно, мелко, любо глядеть; до середины -- нет!
не вытанцывается, да и полно!
-- А, шельмовский сатана! чтоб ты подавился гнилою дынею!
чтоб еще маленьким издохнул, собачий сын! вот на старость
наделал стыда какого!..
И в самом деле сзади кто-то засмеялся. Оглянулся: ни
баштану, ни чумаков, ничего; назади, впереди, по сторонам --
гладкое поле.
-- Э! ссс... вот тебе на!
Начал прищуривать глаза -- место, кажись, не совсем
незнакомое: сбоку лес, из-за леса торчал какой-то шест и
виделся прочь далеко в небе. Что за пропасть! да это голубятня,
что у попа в огороде! С другой стороны тоже что-то сереет;
вгляделся: гумно волостного писаря. Вот куда затащила нечистая
сила! Поколесивши кругом, наткнулся он на дорожку. Месяца не
было; белое пятно мелькало вместо него сквозь тучу. "Быть
завтра большому ветру!" -- подумал дед. Глядь, в стороне от
дорожки на могилке вспыхнула свечка.
-- Вишь! -- стал дед и руками подперся в бока, и глядит:
свечка потухла; вдали и немного подалее загорелась другая. --
Клад! -- закричал дед. -- Я ставлю бог знает что, если не клад!
-- и уже поплевал было в руки, чтобы копать, да спохватился,
что нет при нем ни заступа, ни лопаты. -- Эх, жаль! ну, кто
знает, может быть, стоит только поднять дерн, а он тут и лежит,
голубчик! Нечего делать, назначить, по крайней мере, место,
чтобы не позабыть после!
Вот, перетянувши сломленную, видно вихрем, порядочную
ветку дерева, навалил он ее на ту могилку, где горела свечка, и
пошел по дорожке. Молодой дубовый лес стал редеть; мелькнул
плетень. "Ну, так! не говорил ли я, -- подумал дед, -- что это
попова левада? Вот и плетень его! теперь и версты нет до
баштана".
Поздненько, однако ж, пришел он домой и галушек не захотел
есть. Разбудивши брата Остапа, спросил только, давно ли уехали
чумаки, и завернулся в тулуп. И когда тот начал было
спрашивать:
-- А куда тебя, дед, черти дели сегодня?
-- Не спрашивай, -- сказал он, завертываясь еще крепче, --
не спрашивай, Остап; не то поседеешь! -- И захрапел так, что
воробьи, которые забрались было на баштан, поподымались с
перепугу на воздух. Но где уж там ему спалось! Нечего сказать,
хитрая была бестия, дай боже ему царствие небесное! -- умел
отделаться всегда. Иной раз такую запоет песню, что губы
станешь кусать.
На другой день, чуть только стало смеркаться в поле, дед
надел свитку, подпоясался, взял под мышку заступ и лопату,
надел на голову шапку, выпил кухоль сировцу, утер губы полою и
пошел прямо к попову огороду. Вот минул и плетень, и низенький
дубовый лес. Промеж деревьев вьется дорожка и выходит в поле.
Кажись, та самая. Вышел и на поле -- место точь-в-точь
вчерашнее: вон и голубятня торчит; но гумна не видно. "Нет, это
не то место. То, стало быть, подалее; нужно, видно, поворотить
к гумну!" Поворотил назад, стал идти другою дорогою -- гумно
видно, а голубятни нет! Опять поворотил поближе к голубятне --
гумно спряталось. В поле, как нарочно, стал накрапывать дождик.
Побежал снова к гумну -- голубятня пропала; к голубятне --
гумно пропало.
-- А чтоб ты, проклятый сатана, не дождал детей своих
видеть!
А дождь пустился, как будто из ведра.
Вот, скинувши новые сапоги и обернувши в хустку, чтобы не
покоробились от дождя, задал он такого бегуна, как будто
панский иноходец. Влез в курень, промокши насквозь, накрылся
тулупом и принялся ворчать что-то сквозь зубы и приголубливать
черта такими словами, какие я еще отроду не слыхивал.
Признаюсь, я бы, верно, покраснел, если бы случилось это среди
дня.
На другой день проснулся, смотрю: уже дед ходит по баштану
как ни в чем не бывало и прикрывает лопухом арбузы. За обедом
опять старичина разговорился, стал пугать меньшего брата, что
он обменяет его на кур вместо арбуза; а пообедавши, сделал сам
из дерева пищик и начал на нем играть; и дал нам забавляться
дыню, свернувшуюся в три погибели, словно змею, которую называл
он турецкою. Теперь таких дынь я нигде и не видывал. Правда
семена ему что-то издалека достались.
Ввечеру, уже повечерявши, дед пошел с заступом прокопать
новую грядку для поздних тыкв. Стал проходить мимо того
заколдованного места, не вытерпел, чтобы не проворчать сквозь
зубы: "Проклятое место!" -- взошел на середину, где не
вытанцывалось позавчера, и ударил в сердцах заступом. Глядь,
вокруг него опять то же самое поле: с одной стороны торчит
голубятня, а с другой гумно. "Ну, хорошо, что догадался взять с
собою заступ. Вон и дорожка! вон и могилка стоит! вон и ветка
повалена! вон-вон горит и свечка! Как бы только не ошибиться".
Потихоньку побежал он, поднявши заступ вверх, как будто бы
хотел им попотчевать кабана, затесавшегося на баштан, и
остановился перед могилкою. Свечка погасла; на могиле лежал
камень, заросший травою. "Этот камень нужно поднять!" --
подумал дед и начал обкапывать сго со всех сторон. Велик
проклятый камень! вот, однако ж, упершись крепко ногами в
землю, пихнул он его с могилы. "Гу!" -- пошло по долине. "Туда
тебе и дорога! Теперь живее пойдет дело".
Тут дед остановился, достал рожок, насыпал на кулак табаку
и готовился было поднести к посу, как вдруг над головою его
"чихи!" -- чихнули что-то так, что покачнулись деревья и деду
забрызгало все лицо.
|
|