- Да, - прибавлял Афанасий Иванович, - я их очень люблю; они мягкие и
немножко кисленькие.
     Вообще Пульхерия Ивановна была чрезвычайно в духе, когда бывали у них
гости. Добрая старушка! Она вся принадлежала гостям. Я любил бывать у них, и
хотя объедался страшным образом, как и все гостившие у них, хотя мне это
было очень вредно, однако ж я всегда бывал рад к ним ехать. Впрочем, я
думаю, что не имеет ли самый воздух в Малороссии какого-то особенного
свойства, помогающего пищеварению, потому что если бы здесь   вздумал
кто-нибудь таким образом накушаться, то, без сомнения, вместо постели
очутился бы лежащим на столе.
     Добрые старички! Но повествование мое приближается к весьма печальному
событию, изменившему навсегда жизнь этого мирного уголка. Событие это
покажется тем более разительным, что произошло от самого маловажного случая.
Но, по странному устройству вещей, всегда ничтожные причины родили великие
события, и наоборот -   великие   предприятия   оканчивались   ничтожными
следствиями. Какой-нибудь завоеватель собирает все силы своего государства,
воюет несколько лет, полководцы его прославляются, и наконец все это
оканчивается приобретением клочка земли, на котором негде посеять картофеля;
а иногда, напротив, два какие-нибудь колбасника двух городов подерутся между
собою за вздор, и ссора объемлет наконец города, потом села и деревни, а там
и целое государство. Но оставим эти рассуждения: они не идут сюда. Притом я
не люблю рассуждений, когда они остаются только рассуждениями.
     У Пульхерии Ивановны была серенькая кошечка, которая всегда почти
лежала, свернувшись клубком, у ее ног. Пульхерия Ивановна иногда ее гладила
и щекотала пальцем по ее шейке, которую балованная кошечка вытягивала как
можно выше. Нельзя сказать, чтобы Пульхерия Ивановна слишком любила ее, но
просто привязалась к ней, привыкши ее всегда видеть. Афанасий Иванович,
однако ж, часто подшучивал над такою привязанностию:
     - Я не знаю, Пульхерия Ивановна, что вы такого находите в кошке. На что
она? Если бы вы имели собаку, тогда бы другое дело: собаку можно взять на
охоту, а кошка на что?
     - Уж молчите, Афанасий Иванович, - говорила Пульхерия Ивановна, - вы
любите только говорить, и больше ничего. Собака нечистоплотна, собака
нагадит, собака перебьет все, а кошка тихое творение, она никому не сделает
зла.
     Впрочем, Афанасию Ивановичу было все равно, что кошки, что собаки; он
для того только говорил так, чтобы немножко подшутить над Пульхерией
Ивановной .
     За садом находился у них большой лес, который был совершенно пощажен
предприимчивым приказчиком, - может быть, оттого, что стук топора доходил бы
до самых ушей Пульхерии Ивановны. Он был глух, запущен, старые древесные
стволы были закрыты разросшимся орешником и походили на мохнатые лапы
голубей. В этом лесу обитали дикие коты. Лесных диких котов не должно
смешивать с теми удальцами, которые бегают по крышам домов. Находясь в
городах, они, несмотря на крутой нрав свой, гораздо более цивилизированы,
нежели обитатели лесов. Это, напротив того, большею частию народ мрачный и
дикий; они всегда ходят тощие, худые, мяукают грубым, необработанным
голосом. Они подрываются иногда подземным ходом под самые амбары и крадут
сало, являются даже в самой кухне, прыгнувши внезапно в растворенное окно,
когда заметят, что повар пошел в бурьян. Вообще никакие благородные чувства
им не известны; они живут хищничеством и душат маленьких воробьев в самых их
гнездах. Эти коты долго обнюхивались сквозь дыру под амбаром с кроткою
кошечкою Пульхерии Ивановны и наконец подманили ее, как отряд солдат
подманивает глупую крестьянку. Пульхерия Ивановна заметила пропажу кошки,
послала искать ее, но кошка не находилась. Прошло три дня; Пульхерия
Ивановна пожалела, наконец вовсе о ней позабыла. В один день, когда она
ревизировала свой огород и возвращалась с нарванными своею рукою зелеными
свежими огурцами для Афанасия Ивановича, слух ее был поражен самым жалким
мяуканьем. Она, как будто по инстинкту, произнесла: "Кис, кис!" - и вдруг из
бурьяна вышла ее серенькая кошка, худая, тощая; заметно было, что она
несколько уже дней не брала в рот никакой пищи. Пульхерия Ивановна
продолжала звать ее, но кошка стояла пред нею, мяукала и не смела близко
подойти; видно было, что она очень одичала с того времени. Пульхерия
Ивановна пошла вперед, продолжая звать кошку, которая боязливо шла за нею до
самого забора. Наконец, увидевши прежние, знакомые места, вошла и в комнату.
Пульхерия Ивановна тотчас приказала подать ей молока и мяса и, сидя перед
нею, наслаждалась жадностию бедной своей фаворитки, с какою она глотала
кусок за куском и хлебала молоко. Серенькая беглянка почти в глазах ее
растолстела и ела уже не так жадно. Пульхерия Ивановна протянула руку, чтобы
погладить ее, но неблагодарная, видно, уже слишком свыклась с хищными котами
или набралась романических правил, что бедность при любви лучше палат, а
коты были голы как соколы; как бы то ни было, она выпрыгнула в окошко, и
никто из дворовых не мог поймать ее.
     Задумалась старушка. "Это смерть моя приходила за мною!" - сказала она
сама в себе, и ничто не могло ее рассеять. Весь день она была скучна.
Напрасно Афанасий Иванович шутил и хотел узнать, отчего она так вдруг
загрустила: Пульхерия Ивановна была безответна или отвечала совершенно не
так, чтобы можно было удовлетворить Афанасия Ивановича. На другой день она
заметно похудела.
     - Что это с вами, Пульхерия Ивановна? Уж не больны ли вы?
     - Нет, я не больна, Афанасий Иванович! Я хочу вам объявить одно
особенное происшествие: я знаю, что я этим летом умру; смерть моя уже
приходила за мною!
     Уста Афанасия Ивановича как-то болезненно искривились. Он хотел, однако
ж, победить в душе своей грустное чувство и, улыбнувшись, сказал:
     - Бог знает что вы говорите, Пульхерия Ивановна! Вы, верно, вместо
декохта, что часто пьете, выпили персиковой.
     - Нет, Афанасий Иванович, я не пила персиковой, - сказала Пульхерия
Ивановна.
     И Афанасию Ивановичу сделалось жалко, что он так пошутил над Пульхерией
Ивановной, и он смотрел на нее, и слеза повисла на его реснице.
     - Я прошу вас, Афанасий Иванович, чтобы вы исполнили мою волю, -
сказала Пульхерия Ивановна. - Когда я умру, то похороните меня возле
церковной ограды. Платье наденьте на меня серенькое - то, что с небольшими
цветочками по коричневому полю. Атласного платья, что   с   малиновыми
полосками, не надевайте на меня: мертвой уже не нужно платье. На что оно ей?
А вам оно пригодится: из него сошьете себе парадный халат на случай, когда
приедут гости, то чтобы можно было вам прилично показаться и принять их.
     - Бог знает что вы говорите, Пульхерия Ивановна! - говорил Афанасий
Иванович, - когда-то еще будет смерть, а вы уже стращаете такими словами.
     - Нет, Афанасий Иванович, я уже знаю, когда моя смерть. Вы, однако ж,
не горюйте за мною: я уже старуха и довольно пожила, да и вы уже стары, мы
скоро увидимся на том свете.

| 1 | 2 | 3 | 4 | 5 | 6 | 7 | 8 |

Иллюстрации

Главная Биография Портреты О творчестве Произведения Иллюстрации Полезные ресурсы