|
Страшная месть
В глубоком подвале у пана Данила, за тремя замками, сидит
колдун, закованный в железные цепи; а подале над Днепром горит
бесовский его замок, и алые, как кровь, волны хлебещут и
толпятся вокруг старинных стен. Не за колдовство и не за
богопротивные дела сидит в глубоком подвале колдун: им судия
бог; сидит он за тайное предательство, за сговоры с врагами
православной Русской земли -- продать католикам украинский
народ и выжечь христианские церкви. Угрюм колдун; дума черная,
как ночь, у него в голове. Всего только один день остается жить
ему, а завтра пора распрощаться с миром. Завтра ждет его казнь.
Не совсем легкая казнь его ждет; это еще милость, когда сварят
его живого в котле или сдерут с него грешную кожу. Угрюм
колдун, поникнул головою. Может быть, он уже и кается перед
смертным часом, только не такие грехи его, чтобы бог простил
ему. Вверху перед ним узкое окно, переплетенное железными
палками. Гремя цепями, подвелся он к окну поглядеть, не пройдет
ли его дочь. Она кротка, не памятозлобна, как голубка, не
умилосердится ли над отцом... Но никого нет. Внизу бежит
дорога; по ней никто не пройдет. Пониже ее гуляет Днепр; ему ни
до кого нет дела: он бушует, и унывно слышать колоднику
однозвучный шум его.
Вот кто-то показался по дороге -- это козак! И тяжело
вздохнул узник. Опять все пусто. Вот кто-то вдали спускается...
Развевается зеленый кунтуш... горит на голове золотой
кораблик... Это она! Еще ближе приникнул он к окну. Вот уже
подходит близко...
-- Катерина! дочь! умилосердись, подай милостыню!..
Она нема, она не хочет слушать, она и глаз не наведет на
тюрьму, и уже прошла, уже и скрылась. Пусто во всем мире.
Унывно шумит Днепр. Грусть залегает в сердце. Но ведает ли эту
грусть колдун?
День клонится к вечеру. Уже солнце село. Уже и нет его.
Уже и вечер: свежо; где-то мычит вол; откуда-то навеваются
звуки, -- верно, где-нибудь народ идет с работы и веселится; по
Днепру мелькает лодка... кому нужда до колодника! Блеснул на
небе серебряный серп. Вот кто-то идет с противной стороны по
дороге. Трудно разглядеть в темноте. Это возвращается Катерина.
-- Дочь, Христа ради! и свирепые волченята не станут рвать
свою мать, дочь, хотя взгляни на преступного отца своего! --
Она не слушает и идет. -- Дочь, ради несчастной матери!... --
Она остановилась. -- Приди принять последнее мое слово!
-- Зачем ты зовешь меня, богоотступник? Не называй меня
дочерью! Между нами нет никакого родства. Чего ты хочешь от
меня ради несчастной моей матери?
-- Катерина! Мне близок конец: я знаю, меня твой муж хочет
привязать к кобыльему хвосту и пустить по полю, а может, еще и
страшнейшую выдумает казнь...
-- Да разве есть на свете казнь, равная твоим грехам? Жди
ее; никто не станет просить за тебя.
-- Катерина! меня не казнь страшит, но муки на том
свете... Ты невинна, Катерина, душа твоя будет летать в рае
около бога; а душа богоотступного отца твоего будет гореть в
огне вечном, и никогда не угаснет тот огонь: все сильнее и
сильнее будет он разгораться: ни капли росы никто не уронит, ни
ветер не пахнет...
-- Этой казни я не властна умалить, -- сказала Катерина,
отвернувшись.
-- Катерина! постой на одно слово: ты можешь спасти мою
душу. Ты не знаешь еще, как добр и милосерд бог. Слышала ли ты
про апостола Павла, какой был он грешный человек, но после
покаялся и стал святым.
-- Что я могу сделать, чтобы спасти твою душу? -- сказала
Катерина, -- мне ли, слабой женщине, об этом подумать!
-- Если бы мне удалось отсюда выйти, я бы все кинул.
Покаюсь: пойду в пещеры, надену на тело жесткую власяницу, день
и ночь буду молиться богу. Не только скоромного, не возьму рыбы
в рот! не постелю одежды, когда стану спать! и все буду
молиться, все молиться! И когда не снимет с меня милосердие
божие хотя сотой доли грехов, закопаюсь по шею в землю или
замуруюсь в каменную стену; не возьму ни пищи, ни пития и умру;
а все добро свое отдам чернецам, чтобы сорок дней и сорок ночей
правили по мне панихиду.
Задумалась Катерина.
-- Хотя я отопру, но мне не расковать твоих цепей.
-- Я не боюсь цепей, -- говорил он. -- Ты говоришь, что
они заковали мои руки и ноги? Нет, я напустил им в глаза туман
и вместо руки протянул сухое дерево. Вот я, гляди, на мне нет
теперь ни одной цепи! -- сказал он, выходя на середину. -- Я бы
и стен этих не побоялся и прошел бы сквозь них, но муж твой и
не знает, какие это стены. Их строил святой схимник, и никакая
нечистая сила не может отсюда вывесть колодника, не отомкнув
тем самым ключом, которым замыкал святой свою келью. Такую
самую келью вырою и я себе, неслыханный грешник, когда выйду на
волю.
-- Слушай, я выпущу тебя; но если ты меня обманываешь, --
сказала Катерина, остановившись пред дверью, -- и, вместо того
чтобы покаяться, станешь опять братом черту?
-- Нет, Катерина, мне не долго остается жить уже. Близок и
без казни мой конец. Неужели ты думаешь, что я предам сам себя
на вечную муку?
Замки загремели.
-- Прощай! храни тебя бог милосердый, дитя мое! -- сказал
колдун, поцеловав ее.
-- Не прикасайся ко мне, неслыханный грешник, уходи
скорее!.. -- говорила Катерина. Но его уже не было.
-- Я выпустила его, -- сказала она, испугавшись и дико
осматривая стены. -- Что я стану теперь отвечать мужу? -- Я
пропала. Мне живой теперь остается зарыться в могилу! -- и,
зарыдав, почти упала она на пень, на котором сидел колодник. --
Но я спасла душу, -- сказала она тихо. -- Я сделала богоугодное
дело. Но муж мой... Я в первый раз обманула его. О, как
страшно, как трудно будет мне перед ним говорить неправду.
Кто-то идет! Это он! Муж! -- вскрикнула она отчаянно и без
чувств упала на землю.
| 1 | 2 | 3 | 4 | 5 | 6 | 7 | 8 | 9 | 10 | 11 | 12 | 13 | 14 | 15 | 16 | 17 |
|
|