Начали жить Пидорка да Петрусь, словно пан с панею. Всего
вдоволь, все блестит... Однако же добрые люди качали слегка
головами, глядя на житье их. "От черта не будет добра, --
поговаривали все в один голос. -- Откуда, как не от искусителя
люда православного, пришло к нему богатство? Где ему было взять
такую кучу золота? Отчего вдруг, в самый тот день, когда
разбогател он, Басаврюк пропал, как в воду?" Говорите же, что
люди выдумывают! Ведь в самом деле, не прошло месяца, Петруся
никто узнать не мог. Отчего, что с ним сделалось, бог знает.
Сидит на одном месте, и хоть бы слово с кем. Все думает и как
будто бы хочет что-то припомнить. Когда Пидорке   удастся
заставить его о чем-нибудь заговорить, как будто и забудется, и
поведет речь, и развеселится даже; но ненароком посмотрит на
мешки -- "постой, постой, позабыл!" -- кричит, и   снова
задумается, и снова силится про что-то вспомнить. Иной раз,
когда долго сидит на одном месте, чудится ему, что вот-вот все
сызнова приходит на ум... и опять все ушло. Кажется: сидит в
шинке; несут ему водку; жжет его водка; противна ему водка.
Кто-то подходит, бьет по плечу его... но далее все как будто
туманом покрывается перед ним. Пот валит градом по лицу его, и
он в изнеможении садится на свое место.
     Чего ни делала Пидорка: и совещалась с знахарями, и
переполох выливали, и соняшницу заваривали (3) -- ничто не
помогало. Так прошло и лето. Много козаков обкосилось и
обжалось; много козаков, поразгульнее других, и в   поход
потянулось. Стаи уток еще толпились на болотах наших, но
крапивянок уже и в помине не было. В степях закраснело. Скирды
хлеба то сям, то там, словно козацкие шапки, пестрели по полю.
Попадались по дороге и возы, наваленные хворостом и дровами.
Земля сделалась крепче и местами стала прохватываться морозом.
Уже и снег начал сеяться с неба, и ветви дерев убрались инеем,
будто заячьим мехом. Вот уже в ясный морозный день красногрудый
снегирь, словно щеголеватый польский шляхтич, прогуливался по
снеговым кучам, вытаскивая зерно, и дети огромными киями гоняли
по льду деревянные кубари, между тем как отцы их спокойно
вылеживались на печке, выходя по временам, с зажженною люлькою
в зубах, ругнуть добрым порядком православный морозец или
проветриться и промолотить в сенях залежалый хлеб. Наконец
снега стали таять, и щука хвостом лен расколотила, а Петро все
тот же, и чем далее, тем еще суровее. Как будто прикованный,
сидит посереди хаты, поставив себе в ноги мешки с золотом.
Одичал, оброс волосами, стал страшен; и все думает об одном,
все силится припомнить что-то; и сердится и злится, что не
может вспомнить. Часто дико подымается с своего места, поводит
руками, вперяет во что-то глаза свои, как будто хочет уловить
его; губы шевелятся, будто хотят произнесть какое-то давно
забытое слово, -- и неподвижно останавливаются... Бешенство
овладевает им; как полоумный, грызет и кусает себе руки и в
досаде рвет клоками волоса, покамест, утихнув, не упадет, будто
в забытьи, и после снова принимается припоминать, и снова
бешенство, и снова мука... Что это за напасть божия? Жизнь не в
жизнь стала Пидорке. Страшно ей было оставаться сперва одной в
хате, да после свыклась бедняжка с своим горем. Но прежней
Пидорки уже узнать нельзя было. Ни румянца, ни усмешки: изныла,
исчахла, выплакались ясные очи. Раз кто-то уже, видно, сжалился
над ней, посоветовал идти к колдунье, жившей в Медвежьем
овраге, про которую ходила слава, что умеет лечить все на свете
болезни. Решилась попробовать последнее средство; слово за
слово, уговорила старуху идти с собою. Это было ввечеру, как
раз накануне Купала. Петро в беспамятстве лежал на лавке и не
примечал   вовсе   новой   гостьи. Как вот мало-помалу стал
приподниматься и всматриваться. Вдруг весь задрожал, как на
плахе; волосы поднялись горою... и он засмеялся таким хохотом,
что страх врезался в сердце Пидорки. "Вспомнил, вспомнил!" --
закричал он в страшном веселье и, размахнувши топор, пустил им
со всей силы в старуху. Топор на два вершка вбежал в дубовую
дверь. Старуха пропала, и дитя лет семи, в белой рубашке, с
накрытою головою, стало посреди хаты... Простыня слетела.
"Ивась!" -- закричала Пидорка и бросилась к нему; но привидение
все с ног до головы покрылось кровью и осветило всю хату
красным светом... В испуге выбежала она в сени; но, опомнившись
немного, хотела было помочь ему; напрасно! дверь захлопнулась
за нею так крепко, что не под силу было отпереть. Сбежались
люди; принялись стучать; высадили дверь: хоть бы душа одна. Вся
хата полна дыма, и посередине только, где стоял Петрусь, куча
пеплу, от которого местами подымался еще пар. Кинулись к
мешкам: одни битые черепки лежали вместо червонцев. Выпуча
глаза и разинув рты, не смея пошевельнуть усом, стояли козаки,
будто вкопанные в землю. Такой страх навело на них это диво.

---------------------------------------------------------------
     (3) Выливают переполох у нас в случае испуга, когда хотят
узнать, отчего приключился он; бросают расплавленное олово или
воск в воду, и чье примут они подобие, то самое перепугало
больного;   после   чего и весь испуг проходит. Заваривают
соняшницу от дурноты и боли в животе. Для этого зажигают кусок
пеньки, бросают в кружку и опрокидывают ее вверх дном в миску,
наполненную водою и поставленную на животе больного; потом,
после зашептываний, дают ему выпить ложку этой самой воды.
(Прим. Н.В.Гоголя.)
---------------------------------------------------------------

| 1 | 2 | 3 | 4 | 5 | 6 | 7 | 8 |

Иллюстрации

Главная Биография Портреты О творчестве Произведения Иллюстрации Полезные ресурсы