  |
|
Николай Васильевич
Гоголь
|
|
Произведения
|
Ночь перед РождествомГолова вылез.-- Ах! -- вскрикнули девушки. -- И голова влез туда же, -- говорил про себя Чуб в недоумении, меряя его с головы до ног, -- вишь как!.. !.. -- более он ничего не мог сказать. Голова сам был не меньше смущен и не знал, что начать. -- Должно быть, на дворе холодно? -- сказал он, обращаясь к Чубу. -- Морозец есть, -- отвечал Чуб. -- А позволь спросить тебя, чем ты смазываешь свои сапоги, смальцем или дегтем? Он хотел не то сказать, он хотел спросить: "Как ты, голова, залез в этот мешок?" -- но сам не понимал, как выговорил совершенно другое. -- Дегтем лучше! -- сказал голова. -- Ну, прощай, Чуб! -- И, нахлобучив капелюхи, вышел из хаты. -- Для чего спросил я сдуру, чем он мажет сапоги! -- произнес Чуб, поглядывая на двери, в которые вышел голова. -- Ай да Солоха! эдакого человека засадить в мешок!.. Вишь, чертова баба! А я дурак... да где же тот проклятый мешок? -- Я кинула его в угол, там больше ничего нет, -- сказала Оксана. -- Знаю я эти штуки, ничего нет! подайте его сюда: там еще один сидит! Встряхните его хорошенько... Что, нет?.. Вишь, проклятая баба! А поглядеть на нее -- как святая, как будто и скоромного никогда не брала в рот. Но оставим Чуба изливать на досуге свою досаду и возвратимся к кузнецу, потому что уже на дворе, верно, есть час девятый. Сначала страшно показалось Вакуле, когда поднялся он от земли на такую высоту, что ничего уже не мог видеть внизу, и пролетел как муха под самым месяцем так, что если бы не наклонился немного, то зацепил бы его шапкою. Однако ж мало спустя он ободрился и уже стал подшучивать над чертом. Его забавляло до крайности, как черт чихал и кашлял, когда он снимал с шеи кипарисный крестик и подносил к нему. Нарочно поднимал он руку почесать голову, а черт, думая, что его собираются крестить, летел еще быстрее. Все было светло в вышине. Воздух в легком серебряном тумане был прозрачен. Все было видно, и даже можно было заметить, как вихрем пронесся мимо их, сидя в горшке, колдун; как звезды, собравшись в кучу, играли в жмурки; как клубился в стороне облаком целый рой духов; как плясавший при месяце черт снял шапку, увидавши кузнеца, скачущего верхом; как летела возвращавшаяся назад метла, на которой, видно, только что съездила куда нужно ведьма... много еще дряни встречали они. Все, видя кузнеца, на минуту останавливалось поглядеть на него и потом снова неслось далее и продолжало свое; кузнец все летел; и вдруг заблестел перед ним Петербург весь в огне. (Тогда была по какомуто случаю иллюминация.) Черт, перелетев через шлагбаум, оборотился в коня, и кузнец увидел себя на лихом бегуне середи улицы. Боже мой! стук, гром, блеск; по обеим сторонам громоздятся четырехэтажные стены; стук копыт коня, звук колеса отзывались громом и отдавались с четырех сторон; домы росли и будто подымались из земли на каждом шагу; мосты дрожали; кареты летали; извозчики, форейторы кричали; снег свистел под тысячью летящих со всех сторон саней; пешеходы жались и теснились под домами, унизанными плошками, и огромные тени их мелькали по стенам, досягая головою труб и крыш. С изумлением оглядывался кузнец на все стороны. Ему казалось, что все домы устремили на него свои бесчисленные огненные очи и глядели. Господ в крытых сукном шубах он увидел так много, что не знал, кому шапку снимать. "Боже ты мой, сколько тут панства! -- подумал кузнец. -- Я думаю, каждый, кто ни пройдет по улице в шубе, то и заседатель, то и заседатель! а те, что катаются в таких чудных бричках со стеклами, те когда не городничие, то, верно, комиссары, а может, еще и больше". Его слова прерваны были вопросом черта: "Прямо ли ехать к царице?" "Нет, страшно, -- подумал кузнец. -- Тут где-то, не знаю, пристали запорожцы, которые проезжали осенью чрез Диканьку. Они ехали из Сечи с бумагами к царице; все бы таки посоветоваться с ними". -- Эй, сатана, полезай ко мне в карман да веди к запорожцам! Черт в одну минуту похудел и сделался таким маленьким, что без труда влез к нему в карман. А Вакула не успел оглянуться, как очутился перед большим домом, вошел, сам не зная как, на лестницу, отворил дверь и подался немного назад от блеска, увидевши убранную комнату; но немного ободрился, узнавши тех самых запорожцев, которые проезжали через Диканьку, сидевших на шелковых диванах, поджав под себя намазанные дегтем сапоги, и куривших самый крепкий табак, называемый обыкновенно корешками. -- Здравствуйте, панове! помогай бог вам! вот где увиделись! -- сказал кузнец, подошевши близко и отвесивши поклон до земли. -- Что там за человек? -- спросил сидевший перед самым кузнецом другого, сидевшего подалее. -- А вы не познали? -- сказал кузнец, -- это я, Вакула, кузнец! Когда проезжали осенью через Диканьку, то прогостили, дай боже вам всякого здоровья и долголетия, без малого два дни. И новую шину тогда поставил на переднее колесо вашей кибитки! -- А! -- сказал тот же запорожец, -- это тот самый кузнец, который малюет важно. Здорово, земляк, зачем тебя бог принес? -- А так, захотелось поглядеть, говорят... -- Что же земляк, -- сказал, приосанясь, запорожец и желая показать, что он может говорить и по-русски, -- што балшой город? Кузнец и себе не хотел осрамиться и показаться новичком, притом же, как имели случай видеть выше сего, он знал и сам грамотный язык. -- Губерния знатная! -- отвечал он равнодушно. -- Нечего сказать: домы балшущие, картины висят скрозь важные. Многие домы исписаны буквами из сусального золота до чрезвычайности. Нечего сказать, чудная пропорция! Запорожцы, услышавши кузнеца, так свободно изъясняющегося, вывели заключение очень для него выгодное. -- После потолкуем с тобою, земляк, побольше; теперь же мы едем сейчас к царице. -- К царице? А будьте ласковы, панове, возьмите и меня с собою! -- Тебя? -- произнес запорожец с таким видом, с каким говорит дядька четырехлетнему своему воспитаннику, просящему посадить его на настоящую, на большую лошадь. -- Что ты будешь там делать? Нет, не можно. -- При этом на лице его выразилась значительная мина. -- Мы, брат, будем с царицей толковать про свое. -- Возьмите! -- настаивал кузнец. -- Проси! -- шепнул он тихо черту, ударив кулаком по карману. Не успел он этого сказать, как другой запорожец проговорил: -- Возьмем его, в самом деле, братцы! -- Пожалуй, возьмем! -- произнесли другие. -- Надевай же платье такое, как и мы. Кузнец схватился натянуть на себя зеленый жупан, как вдруг дверь отворилась и вошедший с позументами человек сказал, что пора ехать. |
Иллюстрации
|
| © 2024 Николай Васильевич Гоголь Биография и творчество. |
|