|
Ночь перед Рождеством
Чуб выпучил глаза, когда вошел к нему кузнец, и не знал,
чему дивиться: тому ли, что кузнец воскрес, тому ли, что кузнец
смел к нему прийти, или тому, что он нарядился таким щеголем и
запорожцем. Но еще больше изумился он, когда Вакула развязал
платок и положил перед ним новехонькую шапку и пояс, какого не
видано было на селе, а сам повалился ему в ноги и проговорил
умоляющим голосом:
-- Помилуй, батько! не гневись! вот тебе и нагайка: бей,
сколько душа пожелает, отдаюсь сам; во всем каюсь; бей, да не
гневись только! Ты ж когда-то братался с покойным батьком,
вместе хлеб-соль ели и магарыч пили.
Чуб не без тайного удовольствия видел, как кузнец, который
никому на селе в ус не дул, сгибал в руке пятаки и подковы, как
гречневые блины, тот самый кузнец лежал у ног его.. Чтоб еще
больше не уронить себя, Чуб взял нагайку и ударил его три раза
по спине.
-- Ну, будет с тебя, вставай! старых людей всегда слушай!
Забудем все, что было меж нами! Ну, теперь говори, чего тебе
хочется?
-- Отдай, батько, за меня Оксану!
-- Чуб немного подумал, поглядел на шапку и пояс: шапка
была чудная, пояс также не уступал ей; вспомнил о вероломной
Солохе и сказал решительно:
-- Добре! присылай сватов!
-- Ай! -- вскрикнула Оксана, переступив через порог и
увидев кузнеца, и вперила с изумлением и радостью в него очи.
-- Погляди, какие я тебе принес черевики! -- сказал
Вакула, -- те самые, которые носит царица.
-- Нет! нет! мне не нужно черевиков! -- говорила она,
махая руками и не сводя с него очей, -- я и без черевиков... --
Далее она не договорила и покраснела.
Кузнец подошел ближе, взял ее за руку; красавица и очи
потупила. Еще никогда не была она так чудно хороша. Восхищенный
кузнец тихо поцеловал ее, и лицо ее пуще загорелось, и она
стала еще лучше.
Проезжал через Диканьку блаженной памяти архиерей, хвалил
место, на котором стоит село, и, проезжая по улице, остановился
перед новою хатою.
-- А чья это такая размалеванная хата? -- спросил
преосвященный у стоявшей близ дверей красивой женщины с дитятей
на руках.
-- Кузнеца Вакулы, -- сказала ему, кланяясь, Оксана,
потому что это именно была она.
-- Славно! славная работа! -- сказал преосвященный,
разглядывая двери и окна. А окна все были обведены кругом
красною краскою; на дверях же везде были козаки на лошадях, с
трубками в зубах.
Но еще больше похвалил преосвященный Вакулу, когда узнал,
что он выдержал церковное покаяние и выкрасил даром весь левый
крылос зеленою краскою с красными цветами. Это, однако ж, не
все: на стене сбоку, как войдешь в церковь, намалевал Вакула
черта в аду, такого гадкого, что все плевали, когда проходили
мимо; а бабы, как только расплакивалось у них на руках дитя
подносили его к картине и говорили: "Он бачь, яка кака
намалевана!" -- и дитя, удерживая слезенки, косилось на картину
и жалось к груди своей матери.
| 1 | 2 | 3 | 4 | 5 | 6 | 7 | 8 | 9 | 10 | 11 | 12 | 13 | 14 | 15 | 16 |
|
|