Гетьман

Настоятель, не говоря ни слова, возвел на них оловянные свои глаза, которые, казалось,

давно уже не принадлежали миру сему, потому что не выражали никакой страсти, и встретился с

злобно устремившимися на него глазами иезуита. Он отворотился от него и остановил их на

странном пленнике с железным наличником. Вид этот, казалось, поразил почти бесчувственного

ко всему, кроме церкви, старца.

-- За что вы схватили этого человека? Господи, накажи (их трехипостаоною силою своею!

Верно опять какой-нибудь мученик за веру Христову!

Пленник испустил только слабое стенание.

Ключи были принесены, и при свете сонно горевшей светильни вся эта ватага подошла ко

входу пещеры, находившейся за церковью. Как только опустились они под земляные безобразные

своды, могильная сырость обдала всех. В молчании шел начальствовавший отрядом, и

непостоянный огонь светильни, окруженный туманным кружком, бросал в лицо ему какое-то

бледное привидение света, тогда как тень от бесконечных усов его подымалась вверх и двумя

длинными полосами покрывала всех. Одни только грубо закругленные оконечности лица его были

определительно тронуты светом и давали разглядеть глубоко бесчувственное выражение его,

показывавшее, что всё мягкое умерло и застыло в этой душе; что жизнь и смерть --

трын-трава; что величайшее наслаждение -- табак и водка; что рай там, где всё дребезжит и

валится от пьяной руки. Это было какое-то смешение пограничных наций: родом серб, буйно

искоренивший из себя всё человеческое в венгерских попойках и грабительствах, по костюму и

несколько по языку поляк, по жадности к золоту жид, по расточительности его козак, по

железному равнодушию дьявол. Во всё время казался он спокоен; по временам только шумела

между усами его обыкновенная брань, особенно, когда неровный земляной пол, час от часу

уходивший глубже вниз, заставлял его оступаться. Тщательно осматривал он находившиеся в

земляных стенах норы, совершенно обсыпавшиеся, служившие когда-то кельями и единственными

убежищами в той земле, где в редкий год не проходило по степям и полям разрушение, где

никто не строил крепких строений и замков, зная, как непрочно их существование. Наконец

показалась деревянная, заросшая мхом, зацветшая гнилью дверь, закиданная тяжелыми бревнами

и каменьями. Пред ней остановился он и оглянул ее значительно снизу доверху.-- "А ну!" --

сказал он, мигнувши бровью на дверь, и от его волосистой брови, казалось, пахнул ветер.

Несколько человек принялись и не без труда отвалили бревна. Дверь отворилась. Боже! какое

ужасное обиталище открылось глазам! Присутствовавшие взглянули безмолвно друг на друга,

прежде, нежели осмелились войти туда. Есть что-то могильно-страшное во внутренности земли.

Там царствует в оцепенелом величии смерть, распустившая свои костистые члены под всеми

цветущими весями и городами, под всем веселящимся, живущим миром. Но если эта дышащая

смертью внутренность земли населена еще живущими, теми адскими гномами, которых один вид

уже наводит содрогание, тогда она еще ужаснее. Запах гнили пахнул так сильно, что сначала

заняло у всех дух. Почти исполинского роста жаба остановилась неподвижно, выпучив свои

страшные глаза на нарушителей ее уединения. Это была четырехугольная, без всякого другого

выхода, пещера. Целые лоскутья паутины висели темными клоками с земляного свода, служившего

потолком. Обсыпавшаяся со сводов земля лежала кучами на полу. На одной из них торчали

человеческие кости; летавшие молниями ящерицы быстро мелькали по ним. Сова или летучая мышь

были бы здесь красавицами.

-- А чем не светлица? Светлица хорошая!-- проревел предводитель.-- Терем-те-те! Лысый

бес начхай тебе в кашу! Але тебе, псяюхе, тут добре будет спать. Сам ложись на повалки, а

под полову подмости ту жабу али возьми ее за женку на ночь!

Один из коронных вздумал было засмеяться на это, но смех его так страшно беззвучно

отдался под сырыми сводами, что сам засмеявшийся испугался. Пленник, который стоял до того

неподвижно, был втолкнут на средину и слышал только, как заскрыпела за ним дверь и глухо

застучали заваливаемые бревна, свет пропал и мрак поглотил пещеру.

Несчастный вздрогнул. Ему казалось, что крышка гроба захлопнулась "ад ним, а стук

бревен, заваливших вход его, казался стуком заступа, когда страшная земля валится на

последний признак существования человека, и могильно-равнодушная толпа говорит, как сквозь

сон: "Его нет уже, но он был".

После первого ужаса он предался какому-то бессмысленному вниманию, бездушному

существованию, которому предается человек, когда удар бывает так ужасен, что он даже не

собирается с духом подумать о нем и вместо того устремляет глаза на какую-нибудь безделицу

и рассматривает ее. Тогда он принадлежит к другому миру и ничего не разделяет