Гетьман

Слушай, Галю: любишь ли ты меня?

-- Люблю, -- отвечала она и склонила к нему на грудь разгоревшееся лицо.

-- Когда любишь, слушай же, что я скажу тебе: убежим отсюда! Мы поедем в Польшу к

королю. Он, верно, даст мне землю. Не то поедем хоть в Галицию или хоть к султану; и он

даст мне землю. Мы с тобою не разлучимся тогда и заживем так же хорошо, еще лучше, чем тут

на хуторах наших. Золота у меня много, ходить есть в чем*-- сукон, епанечек, чего захочешь

только.

-- Нет, нет, козак,-- говорила она, кивая головою с грустным выражением в лице. -- Не

пойду с тобою. Пусть у тебя и золото, и сукна, и едамашки. Хотя я тебя больше люблю, чем

все сокровища, но не пойду. Как я оставлю престарелую бедную мать мою? Кто приглядит за

нею? "Глядите, люди,-- скажет она,-- как бросила меня родная дочка моя!" -- Слезы

покатились по ее щекам.

-- Мы не надолго ее оставим,-- говорил Остраница,-- только год один пробудем на Перекопе

или на Запорожьи, а тогда я выхлопочу грамоту от короля и шляхетства, и мы воротимся снова

сюда. Тогда не скажет ничего и отец твой.

Галя качала головою всё с тою же грустью и слезами на глазах. я

-- Тогда мы оба станем присматривать за матерью. И у меня тоже есть старая мать, гораздо

старее твоей. Но я не сижу с ней вместе. Придет время, женюсь,-- тогда и не то будет со

мною.

-- Нет, полно. Ты не то, ты -- козак; тебе подавай коня, сбрую да степь, и больше ни о

чем тебе не думать. Если б я была козаком, и я бы закурила люльку, села на коня -- и всё

мне (при этом она махнула грациозно рукой) трын-трава! Но что будешь делать? я козачка. У

бога не вымолишь, чтоб переменил долю... Еще бы я кинула, может быть, когда бы она была на

руках у добрых людей, хоть даже одна; но ты знаешь, каков отец мой. Он прибьет ее; жизнь

ее, бедненькой моей матери, будет горше полыни. Она я то говорит: "Видно, скоро поставят

надо мною крест, потому что мне всё снится то, что она замуж выходит, то, что рядят ее в

богатое платье, но всё с черными пятнами".

-- Может быть, тебе оттого так жаль своей матери, что ты не любишь меня,-- говорил

Остраница, поворотив голову на сторону.

-- Я не люблю тебя? Гляди: я как хмелинонька около дуба, вьюсь к тебе,-- говорила она,

обвивая его руками.-- Я без тебя не живу.

-- Может быть, вместо меня, какой-нибудь другой с шпорами, с золотою кистью?., что

доброго, может быть, и лях?

-- Тарас, Тарас! пощади, помилуй! Мало я плакала по тебе! Зачем ты укоряешь меня так?

-- сказала она, почти упав на колени и в слезах.

-- О, ваш род таков,--продолжал всё так же Остраница.-- Вы, когда захотите, подымете

такой вой, как десять волчиц, и слез, когда захотите, напускаете вволю, хоть ведра

подставляй, а как на деле...

-- Ну, чего ж тебе хочется? Скажи, что тебе нужно, чтоб я сделала?

-- Едешь со мною или нет?

-- Еду, еду!

-- Ну, вставай, полно плакать; встань, моя голубочка, Галочка! -- говорил он, принимая

ее на руки и осыпая поцелуями. -- Ты теперь моя! Теперь я знаю, что тебя никто не отнимет.

Не плачь, моя... За это согласен я, чтоб ты осталась с матерью до тех пор, пока не пройдет

наше горе. Что делает отец твой?

-- Он спал в саду под грушею. Теперь, я слышу, ведут ему коня. Верно, он проснулся.

Прощай! Советую тебе ехать скорее, и лучше не попадаться ему теперь: он на тебя сердит.

При этом Ганна вскочила и побежала в светлицу... Остраница медленно садился на коня и,

выехавши, оборачивался несколько раз назад, как бы желая вспомнить, не позабыл ли юн чего,

и уже поздно, почти около полуночи, достигнул он своего хутора.

ГЛАВА 3

Небо звездилось, но одеяние ночи было так темно, что |рыцарь едва мог только приметить

хаты, почти подъехав к самому хутору. В другое время путешественник наш верно бы досадовал

на темноту, мешавшую взглянуть на знакомые хаты, сады, огороды, нивы, с которыми срослось

его детство. Но теперь столько его занимали происшествия дня, что он не обращал внимания,

не чувствовал, почти не заметил, как заливавшиеся со всех сторон собаки прыгали перед

лошадью его так высоко, что, казалось, хотели ее укусить за морду. Так человек, которого

будят, открывает на мгновение глаза и тотчас их смежает: он еще не разлучился со сном,

ленивою рукою берется он за халат, но это движение для того только, чтобы обмануть