Николай Васильевич Гоголь
Антон Павлович Чехов
Михаил Афанасьевич Булгаков

Николай Васильевич
Гоголь
Произведения

Ночь перед Рождеством

В это время кузнецу принесли башмаки.
     --  Боже  ты  мой,  что  за  украшение!  --  вскрикнул  он
радостно,  ухватив  башмаки. -- Ваше царское величество! Что ж,
когда  башмаки  такие  на  ногах  и  в  них,  чаятельно,   ваше
благородие,  ходите  и  на  лед  ковзаться, какие ж должны быть
самые ножки? думаю, по малой мере из чистого сахара.
     Государыня,  которая  точно   имела   самые   стройные   и
прелестные   ножки,   не   могла  не  улыбнуться,  слыша  такой
комплимент  из  уст  простодушного  кузнеца,  который  в  своем
запорожском платье мог почесться красавцем, несмотря на смуглое
лицо.
     Обрадованный  таким  благосклонным  вниманием,  кузнец уже
хотел было расспросить хорошенько царицу о всем: правда ли, что
цари едят один  только  мед  да  сало,  и  тому  подобное;  но,
почувствовав,  что  запорожцы  толкают  его  под  бока, решился
замолчать; и когда государыня, обратившись к  старикам,  начала
расспрашивать,  как  у них живут на Сечи, какие обычаи водятся,
-- он, отошедши назад, нагнулся к карману, сказал тихо: "Выноси
меня отсюда скорее!" -- и вдруг очутился за шлагбаумом.
     -- Утонул! ей-богу, утонул! вот чтобы я не сошла  с  этого
места, если не утонул! -- лепетала толстая ткачиха, стоя в куче
диканьских баб посереди улицы.
     --  Что  ж,  разве  я  лгунья какая? разве я у кого-нибудь
корову украла? разве я сглазила кого, что ко мне не имеют веры?
--  кричала  баба  в  козацкой  свитке,  с  фиолетовым   носом,
размахивая  руками.  --  Вот чтобы мне воды не захотелось пить,
если старая Переперчиха не  видела  собственными  глазами,  как
повесился кузнец!
     --  Кузнец  повесился?  вот  тебе  на!  --  сказал голова,
выходивший  от  Чуба,  остановился  и   протеснился   ближе   к
разговаривавшим.
     -- Скажи лучше, чтоб тебе водки не захотелось пить, старая
пьяница!  -- отвечала ткачиха, -- нужно быть такой сумасшедшей,
как ты, чтобы повеситься! Он утонул! утонул в  пролубе!  Это  я
так знаю, как то, что ты была сейчас у шинкарки.
     --   Срамница!   вишь,  чем  стала  попрекать!  --  гневно
возразила баба с фиолетовым носом. --  Молчала  бы,  негодница!
Разве я не знаю, что к тебе дьяк ходит каждый вечер?
     Ткачиха вспыхнула.
     -- Что дьяк? к кому дьяк? что ты врешь?
     --  Дьяк?  --  пропела,  теснясь  к  спорившим, дьячиха, в
тулупе из заячьего меха, крытом синею китайкой. -- Я дам  знать
дьяка! Кто это говорит -- дьяк?
     --  А  вот к кому ходит дьяк! -- сказала баба с фиолетовым
носом, указывая на ткачиху.
     -- Так это ты,  сука,  --  сказала  дьячиха,  подступая  к
ткачихе,  --  так  это ты, ведьма, напускаешь ему туман и поишь
нечистым зельем, чтобы ходил к тебе?
     -- Отвяжись от меня, сатана! -- говорила, пятясь, ткачиха.
     -- Вишь, проклятая ведьма, чтоб ты не дождала детей  своих
видеть,  негодная! Тьфу!.. -- Тут дьячиха плюнула прямо в глаза
ткачихе.
     Ткачиха хотела и  себе  сделать  то  же,  но  вместо  того
плюнула  в  небритую  бороду  голове,  который, чтобы лучше все
слышать, подобрался к самим спорившим.
     -- А, скверная баба! --  закричал  голова,  обтирая  полою
лицо и поднявши кнут. Это движение заставило всех разойтиться с
ругательствами  в разные стороны. -- Экая мерзость! -- повторял
он, продолжая обтираться. -- Так кузнец утонул! Боже ты мой,  а
какой  важный  живописец  был! какие ножи крепкие, серпы, плуги
умел выковывать!  Что  за  сила  была!  Да,  --  продолжал  он,
задумавшись,  --  таких  людей мало у нас на селе. То-то я, еще
сидя в проклятом мешке, замечал, что бедняжка был крепко  не  в
духе.  Вот  тебе  и  кузнец! был, а теперь и нет! А я собирался
было подковать свою рябую кобылу!..
     И, будучи полон таких  христианских  мыслей,  голова  тихо
побрел в свою хату.
     Оксана смутилась, когда до нее дошли такие вести. Она мало
верила  глазам  Переперчихи и толкам баб; она знала, что кузнец
довольно набожен, чтобы решиться погубить свою  душу.  Но  что,
если  он в самом деле ушел с намерением никогда не возвращаться
в село? А вряд ли и в другом месте где найдется такой  молодец,
как  кузнец!  Он  же  так  любил  ее!  Он долее всех выносил ее
капризы! Красавица всю ночь под своим одеялом поворачивалась  с
правого  бока  на  левый,  с  левого  на  правый  -- и не могла
заснуть. То, разметавшись  в  обворожительной  наготе,  которую
ночной  мрак скрывал даже от нее самой, она почти вслух бранила
себя; то, приутихнув, решалась ни о чем  не  думать  --  и  все
думала. И вся горела; и к утру влюбилась по уши в кузнеца.
     Чуб не изъявил ни радости, ни печали об участи Вакулы. Его
мысли  заняты  были одним: он никак не мог позабыть вероломства
Солохи и сонный не переставал бранить ее.
     Настало утро. Вся церковь еще до света была полна  народа.
Пожилые  женщины  в  белых  намитках,  в белых суконных свитках
набожно  крестились  у  самого  входа  церковного.  Дворянки  в
зеленых  и  желтых  кофтах,  а  иные  даже  в  синих кунтушах с
золотыми назади усами, стояли впереди их. Дивчата, у которых на
головах намотана была  целая  лавка  лент,  а  на  шее  монист,
крестов и дукатов, старались пробраться еще ближе к иконостасу.
Но  впереди  всех  были  дворяне  и  простые  мужики с усами, с
чубами, с толстыми шеями и только что  выбритыми  подбородками,
все  большею  частию  в  кобеняках, из-под которых выказывалась
белая, а у иных и синяя свитка. На всех лицах, куда ни взглянь,
виден был  праздник.  Голова  облизывался,  воображая,  как  он
разговеется  колбасою;  дивчата  помышляли о том, как они будут
ковзаться  с  хлопцами  на  льду;  старухи   усерднее,   нежели
когда-либо,  шептали  молитвы.  По всей церкви слышно было, как
козак Свербыгуз клал поклоны. Одна  только  Оксана  стояла  как
будто  не  своя:  молилась  и  не  молилась.  На  сердце  у нее
столпилось столько разных чувств, одно другого  досаднее,  одно
другого  печальнее,  что  лицо  ее выражало одно только сильное
смущение; слезы дрожали на  глазах.  Дивчата  не  могли  понять
этому  причины и не подозревали, чтобы виною был кузнец. Однако
ж не одна Оксана была занята кузнецом. Все миряне заметили, что
праздник -- как будто не праздник; что как  будто  все  чего-то
недостает.  Как на беду, дьяк после путешествия в мешке охрип и
дребезжал едва слышным голосом; правда, приезжий певчий  славно
брал  баса,  но  куда  бы  лучше, если бы и кузнец был, который
всегда, бывало, как только пели "Отче наш" или "Иже  херувимы",
всходил  на крылос и выводил оттуда тем же самым напевом, каким
поют и в  Полтаве.  К  тому  же  он  один  исправлял  должность
церковного  титара.  Уже отошла заутреня; после заутрени отошла
обедня... куда же это, в самом деле, запропастился кузнец?
     Еще быстрее в остальное время ночи несся черт  с  кузнецом
назад.  И  мигом  очутился Вакула около своей хаты. В это время
пропел петух. "Куда? -- закричал он, ухватя за хвост  хотевшего
убежать  черта,  --  постой,  приятель,  еще  не  все: я еще не
поблагодарил тебя". Тут, схвативши хворостину, отвесил  он  ему
три  удара, и бедный черт припустил бежать, как мужик, которого
только  что  выпарил  заседатель.  Итак,  вместо   того   чтобы
провесть,  соблазнить  и  одурачить  других, враг человеческого
рода был сам одурачен. После сего Вакула вошел в сени,  зарылся
в  сено  и  проспал  до обеда. Проснувшись, он испугался, когда
увидел, что солнце уже высоко: "Я проспал заутреню  и  обедню!"
Тут  благочестивый  кузнец  погрузился в уныние, рассуждая, что
это, верно, бог нарочно, в наказание за грешное  его  намерение
погубить  свою  душу,  наслал  сон,  который  не  дал  даже ему
побывать в такой торжественный праздник в церкви. Но, однако ж,
успокоив себя тем, что в следующую неделю исповедается  в  этом
попу и с сегодняшнего же дня начнет бить по пятидесяти поклонов
через  весь  год,  заглянул он в хату; но в ней не было никого.
Видно, Солоха еще не возвращалась. Бережно вынул он  из  пазухи
башмаки  и снова изумился дорогой работе и чудному происшествию
минувшей ночи; умылся, оделся как можно лучше, надел  то  самое
платье,  которое  достал  от запорожцев, вынул из сундука новую
шапку из  решетиловских  смушек  с  синим  верхом,  который  не
надевал еще ни разу с того времени, как купил ее еще в бытность
в  Полтаве; вынул также новый всех цветов пояс; положил все это
вместе с нагайкою в платок и отправился прямо к Чубу.
Иллюстрации

© 2024 Николай Васильевич Гоголь
Биография и творчество.
Главная Биография Портреты О творчестве Произведения Иллюстрации Полезные ресурсы