Николай Васильевич Гоголь
Антон Павлович Чехов
Михаил Афанасьевич Булгаков

Николай Васильевич
Гоголь
Произведения

Гетьман

Малороссии, на расстоянии, может быть, по сту верст во все стороны, взор не отыскивал этой
суровой жилицы Севера? Невольно вперил он на нее глаза свои: она одна только посреди
обнаженного леса сохраняла, казалось, жизнь; но жизнь ли это? Это была мумия, которую с
изумлением отыскивают между голыми скелетами, одну, не сокрушенную тлением. В ней видны те
же черты, та же прекрасная форма человека объемлет ее. Но, боже, в каком виде! Неотразимое,
непонятное чувство тоски и ужаса врывается в душу при взгляде на жалкий обман, которым
суетное искусство силится выхватить и удержать что-то похожее на жизнь.

-- Это еще не большое диво, что сосна, а вот что диво. Лет за пятьдесят перед тем, как
мы балагурим с вами, жил, чуть ли не на вот этом месте, в хоромах великий пан. Воевода ли
он был, сотник ли какой, или просто пан, этого я не умею сказать; знаю только, что он был
лях и "е нашей веры. Жил он, как все нечистые польские паны живут: дом с утра до вечера
ходенем ходил от вина да от песен, и далече прохватывала дрожь крещеного человека, когда он
слышал раздававшиеся из лесу крики. Хлопцы из дворни его то и дело что наездничали по
хуторам да обирали бедных жителей. Этого мало. Стали обворовывать да обдирать божьи церкви,
и такое делали... враг с ними! не хочу и говорить, что такое. Побить бы их всех,
добродию,-- так нельзя, потому что дворни одной у них было, может, с полторы сотни, да и на
каждого бердыши, самопалы и вся сбруя ратная. Вот и вызвался один дьякон,-- как уже его
звали и из какого приходу он был, ей богу, добродию, не знаю,-- вызвался и пришел в лес.
Если бы теперь не ночь и не засыпало листьем, то я, может статься, показал бы вам останки
этого дьявольского гнезда. На ту пору,-- так, видно, сам бог уже хотел,-- был у них
какой-то окаянный праздник. Дьякон шел уже напропало, сказал: "Господи, благослови!" -- и,
сколько доставало духу, толкнулся в ворота, запертые толпившимся народом. Цымбалы и бандуры
бренчали и гудели, словно на свадьбе, а пьяные паны и дворня изо всей силы отдирали
краковяк. Как только завидели дьякона, так, добродию, и закричали: "Зачем сюда принесло
попа?" А пан говорит: "Гей, хлопцы! налейте-ка попу водки: пусть его танцует с нами,
добрыми христианами, краковяк, да подгоняйте его хорошенько батожьем!" Дьякон,
исполнившись, видно, святого духа, начал представлять нечестивым весь грех беззаконного
житья их, и какие на том свете будут им муки, и как будут они плясать в пекле, {В аде.}
только не по своей воле, а подгоняемые горячими вилами чертей. "А, так ты еще и проповедь
читаешь! Гей, хлопцы! поднимите попа на крылос, а чтоб не застудил горла, накиньте ему
галстук на шею!" И тут же челядь с нечеловечьим смехом и гиканьем встащила несчастного
дьякона на ту самую сосну, мимо которой лежит нам путь. Позвольте, добродию: тут-то и
история: сосна эта как раз стояла перед хоромами и как нарочно еще перед самыми окошками
панской светлицы. Вот, как ночь уже разогнала всех -- кого на лавку, кого под лавку, пану
нашему чудится, что на него каплет что-то холодное. "Что за нечистый! -- подумал
пан,--отчего это каплет?" Встал с постели, глядит: колючие ветви сосны царапаются к нему
сквозь стену и, будто живые, вытягиваются длиннее, длиннее и как раз достают до него.

Перекрестился, может быть, в первый раз от роду наш пан, когда увидел, что из них каплет
человечья кровь, сначала холодная, как лед, а потом жжет да и только! К окну -- так и ноги
подкосились: сосна вся посинела, как мертвец, и страшно кивает ему черною, всклокоченною
бородою. Сначала было думал пан, не хмель ли бродит у него в голове; так на следующую ночь
то же диво, и вся дворня в один голос, что по лесу то и дело, что отпевают усопшего таким
страшным голосом, что всякого мороз драл по коже и волосы щетиною поднимались на голове.
Чего уж ни делали: и погребли с честью тело дьякона, и принимались было рубить сосну,-- так
секира не берет: что ни ударят, топор вы-зубрится, а дерево стонет, будто дитя некрещеное.
Решились, наконец, бросить это окаянное место. Вот каждый день и соберется вся челядь,
оседлают коней, заберут всё с собою и выедут, еще черти не бьются на кулачки; едут, едут,
до самого вечера: кажись, бог знает куда заехали! Остановятся ночевать -- смотрят, знакомые
всё места: опять тот же дикий лес, те же хоромы, а проклятая сосна, протягивая ветви,
славно руки, хватает пана и обдает его кровавыми каплями, а черная, всклокоченная борода
так же жутко кивает ему...

Тут рассказчик наш стремительно ударил в слушателя огненными глазами своими, блиставшими
еще ярче посреди ночи, и, казалось, не без удовольствия заметил в нем впечатление,
произведенное его рассказом. Действительно, путник наш не мог не ощутить какого-то тайно
врывавшегося в душу страха и с беспокойством посматривал вокруг. В это время поравнялись
они с сосной. Серебряный свет падал на печальные ветви ее, и отбрасывавшиеся от них тени,
будто продолжение их, переламливаясь о встречные деревья, ложились бесконечною лестницею на
землю. Ветер слегка покачивал вершину, и когда путник, немного проехав, оглянулся назад, то
ему показалось, что какой-нибудь неприязненный дух, приняв дикий, величественный образ,
медленно следовал за ним, печально покачивая угрюмою бородою я раскидывая темнозеленые
объятия свои в намерении схватить его.
Иллюстрации

© 2024 Николай Васильевич Гоголь
Биография и творчество.
Главная Биография Портреты О творчестве Произведения Иллюстрации Полезные ресурсы